Повод: Мосгордума рассмотрит в первом чтении закон об оплате услуг информаторов
О о постоянных доносах и князей, и простолюдинов друг на друга, подробно повествуют русские летописцы. И не только они - иностранцы, побывавшие на Руси, почти все отмечали это свойство ее жителей - склонность к доносам. Один из них, побывавший в Москве уже во времена Ивана Грозного писал:
"Именно москавитам врождено какое-то зложелательство, в силу которого у них вошло в обычай взаимно обвинять и клеветать друг на друга перед тираном и пылать ненавистью один к другому, так, что они убивают себя взаимной клеветой".
И в последующие царства и времена нравы народные оставались теми же. Вот свидетельства летописца о временах Годунова:
"Доносили друг на друга попы, чернецы, пономари, просвирни, жены доносили на мужей, дети на отцов. От такого ужаса мужья от жен таились. И в этих окаянных доносах много крови пролилось невинной, многие от пыток померли, других казнили. Обвиненным резали языки, сажали на кол, жгли на медленном огне".
Ознако считается, что в России доносительство впервые было поставлено на широкую ногу при Петре I, который учредил в своем подвешенном на дыбу государстве институт фискальства. По его наказам фискалы должны были "тайно проведывать, доносить, обличать... вообще безгласные преступления явно противогосударственного и противообщественного характера".
Впрочем, еще Соборное уложение отца Петра Великого царя Алексея Михайловича (1649) карало недонесение на злоумышление против государя "смертию безо всякия пощады".
Заниматься слежкой за поднадзорным населением вменено было в обязанность деревенским десятникам и городским сотским, кабацким "целовальникам" и состоящим на государственной службе духовным лицам. Да и сама воспеваемая ныне старорусская община с ее принципом круговой поруки представляла собой идеальную структуру для тайной или явной травли инакомыслящих путем изветов и доносов.
Кроме вышеперечисленного, Петр I отменил тайну исповеди, обязав пастырей доносить на доверившихся им прихожан. При царе, прорубившем окно в Европу, доносительство стало по-настоящему массовым - поток анонимных доносов буквально захлестнул государственные учреждения. Беспрерывно стучали друг на друга вельможи "ближнего круга": Курбатов на Меншикова, Ягужинский на Шафирова, Ромодановский на Долгорукова. Всякую минуту любому царедворцу грозила смерть на эшафоте или на дыбе, и они без устали информировали органы о действительных и мнимых преступлениях коллег в полном соответствии с лагерным принципом "умри ты сегодня, а я завтра".
При царице Анне Иоанновне стоило только прокричать "Слово и дело!" - и можно было прибывшим на этот зов стражникам изложить свой донос на любого, даже очень высокопоставленного чиновника. Того незамедлительно арестовывали и подвергали допросу "с пристрастием", то есть с применением пыток. "Сознавшихся" в прегрешениях против верховной власти лишали чинов, очень часто - жизни и всегда - состояния, часть которого попадала в руки доносчиков. Естественно, доносительство стало весьма прибыльным занятием и, по слабости человеческой, достигло огромных масштабов.
Екатерина II была первым русским самодержцем, при котором тайная полиция стала заниматься уже не только раскрытием антиправительственных заговоров и преследованием церковных ересей, но и искоренением идеологической крамолы. В доносах нехватки не было. Екатерине докладывали, что мартинисты завлекают в свои сети наследника Павла Петровича, что приказы им шлет из-за границы злокозненная секта не то масонов, не то иллюминатов. Особенно усердствовал граф Федор Ростопчин, доносивший, что русские мартинисты "бросали жребий, кому зарезать императрицу".
Правда еще в начале своего царствования Екатерина II решила бороться с лжедоносами следующим образом. Стукачей забирали в полицейский участок и держали там без еды и питья двое суток. Если после такого испытания доносчик продолжал утверждать, что его сведения достоверны, то лишь тогда его показания выслушивали и записывали.
При Павле особых гонений на инакомыслие не было; при Александре же Павловиче искоренители вредоносных учений возобновили свои усилия. Источником всяческой скверны им представлялась, конечно же, Франция. "Наши канцелярии, - писал царю в 1807 году его близкий советник, камергер Николай Новосильцов, - полны "мартинистов", "израелитов", "иллюминатов" и негодяев всех оттенков, а дома кишат французами и якобинцами всех наций". Борцы с революционной заразой отыгрались сразу после того, как распался русско-французский союз.
Их жертвой пал в марте 1812 года выдающийся государственный деятель александровского царствования Михаил Сперанский, которого обвиняли одновременно и в иллюминатстве, и в государственной измене, и в тайных занятиях черной магией, а одному мемуаристу вообще мерещилось в облике Сперанского нечто дьявольское. "Близ него, - пишет он, - мне все казалось, что я слышу серный запах и в голубых очах его вижу синеватое пламя подземного мира". Вскоре после низвержения Сперанского пришел конец и "юным забавам" императора-либерала - они исчезли "как сон, как утренний туман".
К началу ХХ века технология работы с сексотами была доведена до совершенства. Известны случаи, когда после тайных сходок революционеров полиция получала донесения от каждого из присутствовавших и имела возможность, сличая их, проверить правдивость агентов. Предложение о сотрудничестве делалось при первом же аресте. Поэтому вопрос о том, кто из видных большевиков сотрудничал с охранкой, в известной мере праздный; проще перечислить тех, кто наверняка не сотрудничал. Впрочем, назвать всех осведомителей поименно тоже не представляется возможным: раскрытие агентуры было строжайше запрещено.
Государственные чиновники, допускавшие такое разглашение, пусть даже из высших интересов, подлежали немедленному и безусловному изгнанию со службы с последующим уголовным преследованием. Бывший директор департамента полиции Алексей Лопухин, предавший огласке провокаторскую деятельность Евно Азефа, был в 1909 году отдан под суд и приговорен к пяти годам каторжных работ; Сенат заменил ему каторгу лишением прав и ссылкой на поселение, и только в 1912 году он был помилован и восстановлен в правах.
Вряд ли основательно полагать, что доносами занимались корысти ради. Из полицейских гонораров шубы не сошьешь, платили сексотам всегда скверно. России всегда хватало энтузиастов, добровольных помощников, а тот факт, что общество осуждало доносительство, в глазах самого доносчика придавал этому занятию ореол непризнанного, неоцененного служения.
Завербованные революционеры трудились за страх, а в эпоху коммунистического Большого Террора главным стимулом стало стремление продемонстрировать властям свою лояльность и расчистить место на карьерной лестнице и вообще в жизни. Хотя зачастую лояльный гражданин отправлялся следом за жертвой своего доноса или даже прежде него.
Источники: Стучите - и отворят вам (Грани.Ру), Стукачи. С чего начиналось предательство ("Новое время", журнал "Родина" (№№ 11-12, 1998)