"Каждое публичное слово экономиста вызывает множество дурацких комментариев. Экономика же это более простая вещь, чем медицина или футбол - деньгами-то все пользуются, импорт-то все потребляют, как же не считать себя специалистом? Вообще-то, когда потребитель или предприниматель начинает объяснять экономисту, как устроена экономика - это примерно как если бы лабораторная мышка объясняла бы биологу, как устроен лабиринт, по которому она бежит", - пишет профессор Чикагского университета на своей странице в Facebook.
"Сначала направо, там пахнет хорошо, но только держаться подальше от стенки, она бьет больно и сразу ныряешь на свет..." Нет, конечно, экономисты, как и биологи, бывают и некомпетентными, и глупыми, и ангажированными - но и у малокомпетентного и глупого биолога есть преимущество перед самой умной мышкой.
Самый дурацкий комментарий последних дней - это про то, что экономисты (всего мира) не понимают, что жесткие ограничительные меры - это удар по экономике, производству и потреблению, снижение уровня жизни людей и т.п. "Опасность умереть от голода, а не от вируса". Совершенно непонятно, во-первых, откуда кто-то взял, что экономисты об этом не думают... Конечно, думают, и, когда говорят о необходимости жестких ограничений, учитывают и те огромные потери, материальные и моральные, которые эти жесткие ограничения несут. Было бы непрофессионально об этом не думать - все равно что, обсуждая бизнес-проект, говорить только о доходах, не упоминая издержек.
Но главная глупость - это считать, что издержки карантина и вызванного им спада производства и снижения потребления - это что-то большое по сравнению с потерями от эпидемии. Выбор не стоит между "большими потерями" и "маленькими потерями". Выбор сейчас стоит между "очень большими потерями" и "очень большими потерями". Удар по экономикам нанесен эпидемией - ущерб будет огромным в любом случае. Задача - выбрать вариант, в котором этот огромный ущерб будет меньше, чем при других сценариях.
Вот, например, оценка, сделанная Майклом Гринстоном с коллегами в Институте Беккера-Фридмана. Разница между "полужестким карантином" (соблюдением социального дистанцирования, ведущего к огромным потерям в множестве отраслей) и "ничего не делать" - 8 триллионов долларов, 35% ВВП США. То есть потери от "оставить как есть" сравнимы с самыми тяжелыми кризисами в новейшей истории. Это очень грубая оценка, но далеко не самая высокая.
Сергей Гуриев вчера написал подробную колонку в "Ведомостях" про то, как правильно учитывать экономическую ценность человеческой жизни. (Для желающих писать, не читая, глупый комментарий о том, что коронавирус убивает стариков и больных - конечно, и у Гринстона и у Гуриева учтено, что ценность человеческой жизни падает с возрастом и оценки уже включают эффект этого падения.) Сергей крайне осторожно оценивает жизнь россиянина - всего в 6 миллионов рублей для расчета в своей колонке и получает потери, аналогичные американским, от "ничегонеделания" в 12% российского ВВП. Его собственные расчеты (грубо, жизнь россиянина - это 100-150 миллионов рублей) дали бы потери, сравнимые с годовым ВВП.
Что это означает? Что спад, аналогичный Великой депрессии в США 1929-33 или российскому спаду 1990-1997 - это меньшие потери, чем сценарий бесконтрольного распространения эпидемии. (Конечно, экономисты опираются на модели, расчеты и оценки эпидемиологов и медиков - если эти модели и оценки ошибочны, то придется пересчитывать и экономические оценки.) Еще раз - 8 лет падения ВВП, сокращение потребления и уровня жизни, аналогичное тому экономическому кризису, который вызвал распад СССР - это меньшие, экономически, потери, чем потери от распространения эпидемии без ограничительных мер.
В этой аналогии есть, кстати, и некоторое утешение. Меня в последние дни много спрашивали - что такое, экономически, "пессимистический вариант"? Умрем от голода? Нет, самый мрачный вариант - эпидемия развивается в условиях такого карантина, при котором работают только существенные производства, и это тянется долго. Это не будет хуже - ни через год, ни через два - чем то, через что прошла Россия в конце 1980-х-начале 1990-х. Конечно, разница с 1991 или 1993 годом состоит в том, что в случае долгого жесткого карантина мы попадем на этот уровень быстро, за несколько месяцев, а не за десять лет, привыкая к все более низкому уровню жизни постепенно, как тогда. Но это, повторяю, самая мрачная оценка. Что, по-моему, вселяет оптимизм".
