Член совета Гессенского фонда по изучению мира и конфликтов, член научной группы "Контроль над вооружением и разоружение" Ханс-Йоахим Шпангер не верит в будущность "управляемой демократии" в России и пророчит главе Кремля скорое и мучительное пробуждение. Об этом он пишет в статье в газете Handelsblatt (перевод на сайте InoPressa).
В своем последнем годовом отчете американская правозащитная организация Freedom House впервые после распада Советского Союза отнесла Россию к "несвободным странам" наряду с Пакистаном, Руандой и Того. Правда, суждения других демократических международных организаций, вроде Polity IV и Bertelsmann-Transformationsindex, более сдержанны. Однако тенденция очевидна: в путинской России происходит не демократическая, а авторитарная консолидация.
Вехи ускоренного в 2004 году уничтожения демократии у всех на слуху. Это дело концерна ЮКОС, ренационализация которого ничем не отличается от разбойной приватизации государственной собственности ненавистными сегодня олигархами. Это отмена прямых выборов губернаторов, которая уничтожила федеральную систему "сдержек и противовесов". Это недавняя реформа избирательного законодательства, которая вкупе с изменением закона о партиях должна на длительный период гарантировать "Единой России" сохранение достигнутого ею недавно парламентского большинства. Это судебная реформа, целью которой является удержание исполнительной властью на коротком поводке как судей, так и прокуроров.
В этом ряду также находится довольно наглая попытка, потребовавшая значительных материальных и пропагандистских затрат, предложить авторитарную модель правления по образцу путинизма другим странам, соседствующим с Россией, пишет газета.
Если рассматривать любое из этих действий отдельно, ему можно найти прагматичное объяснение, например, защита от все более жестоких террористических актов, необходимость дисциплинировать олигархов вроде Михаила Ходорковского или желание центра предпринять активные действия против тесно сплоченных региональных кланов в удаленных частях огромной страны. Тем не менее, в сочетании друг с другом все эти шаги ведут лишь в одном направлении - подальше от демократии и поближе к авторитаризму, в котором Збигнев Бжезинский уже видит черты итальянского фашизма.
Это направление начало проступать во время первого президентского срока Путина. Однако тогда он еще мог делать вид, что своими "диктатурой закона" и "вертикалью власти" он не только укрепляет собственную сомнительную политическую позицию, но и восстанавливает разваленное Борисом Ельциным государство. Тогда он подчинял все ясной политической цели: скорейшей модернизации страны всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Эти средства были авторитарными, ведь иначе нельзя было нейтрализовать деструктивные силы, сплотившиеся вокруг "семьи" Бориса Ельцина и ее олигархических ответвлений. В результате они были вытеснены с размахом запланированными экономическими реформами. К ним относятся введение частной собственности на землю, налоговая реформа с пологой шкалой 13-процентного подоходного налога и явное отмежевание от царско-советского наследия, пишет газета.
Возникновению курса авторитарной модернизации, для обозначения которого утвердилось понятие "управляемой демократии", Россия уже в начале правления Путина была обязана, прежде всего, соотношению политических и экономических сил, которое сформировалось при кардинальной смене власти на "диком Востоке". Способствовали этому и традиции государственности в России, которые в соответствии с распространенным стереотипом неписаных социальных договоренностей раньше или позже всегда требуют сильной и твердой руки.
Без собственных доверенных лиц он едва ли мог бы победить клан Бориса Ельцина, который оккупировал все ключевые места в администрации. В узкий круг власть имущих попали как либералы из питерской администрации, так и соратники из аппарата советских служб безопасности, известные сегодня как силовики. И если бы не были удалены два медиа-магната, Владимир Гусинский и Борис Березовский, то политический капитал и популярность Путина среди населения растаяли бы быстрее, чем снег на весеннем московском солнце, отмечает издание.
Путин еще может питать иллюзии, что он действует в соответствии с основными принципами классической теории модернизации. Поскольку она настаивает на том, что при таком уровне развития, как в России, концентрации всех усилий на экономической модернизации демократическими методами достичь невозможно.
Здесь подразумеваются не какие-то специфические российские условия, а давно и широко распространенная эволюционная доктрина. Джагдиш Багвати когда-то облек ее в удобную формулу: "жесткий выбор" между демократией и развитием, но позже опроверг себя же ввиду новых очевидных обстоятельств: авторитарные режимы за счет потребления могут гарантировать высокую норму сбережений и инвестиций, но не высокую производительность. Гораздо чаще в условиях эволюционных диктатур, существовавших до 1980-х годов, а в форме Китайской Народной Республики существующих и сегодня, престижные проекты, коррупция и "капитализм для своих" вели к личному обогащению государственных служащих, пустому разбазариванию общественных средств и, как следствие, к экономической стагнации, а в некоторых случаях – даже к полному коллапсу.
Именно в этом и заключается проблема второго срока Владимира Путина, во время которого темпы экономической модернизации падают все сильнее и сильнее. Кажется, что Путину, облеченному сейчас беспрецедентной полнотой власти и пребывающему на волне (нефтяного) успеха, все больше изменяют чувство меры и фортуна. Тем временем его попутчики выходят из тени и разворачивают в своих аппаратах тревожащую сепаратную деятельность, нацеленную на достижение собственной выгоды. Все больше становятся заметными черты авторитарной модели модернизации, известные по другим странам, и контуры классического "нефтяного государства".
Это наглядно демонстрирует дело ЮКОСа. На этапе своего завершения оно оказалось тщательно инсценированной интригой, посредством которой контролируемые государством энергетические концерны ("Газпром", "Роснефть", "Транснефть") и их высокие представители в Кремле преследовали двоякую цель: избавиться от агрессивного конкурента и разделаться с ним, укрупнив таким образом свои предприятия и портфели, пишет газета.
При этом политические вызовы президенту, исходившие от Михаила Ходорковского, опасность перехода ЮКОСа под крыло Exxon Mobil или Chevron-Texaco и желание иметь, как в других странах, контролируемый на государственном уровне национальный энергетический гигант, образовали дымовую завесу из аргументов. Она произвела свое действие на президента и не оставила либеральным министрам-экономистам ничего, кроме бессильного протеста. Тем не менее сейчас они стремятся ограничить налоговиков законными рамками, так как те, войдя во вкус, предъявляют дополнительные налоговые требования все большему числу предприятий. Удается ли им это, несмотря на демонстративную поддержку президента, все еще не ясно. Подобные гарантии имеют весьма ограниченный срок действия, причем не только в деле ЮКОСа, но и в случае запрещенной несколько дней назад сделки по продаже "Силовых машин" фирме Siemens.
Более упорно сопротивлялся государственным экономистам провинциальный американский суд, который предоставил защиту кредиторам ЮКОСу и указал тем самым на юридические и экономические риски в операции по экспроприации концерна. То, что это в некоторой степени успешное западное вмешательство во внутренние дела совпало по времени с поражением, которое Россия потерпела на поприще вмешательства во внутренние дела Украины, объясняет, почему в Москве с этих пор снова востребованы антизападные теории и страхи перед вражеским окружением.
Москва не понимала и не понимает, почему технологии, которые так успешно функционируют в России, обернулись провалом на президентских выборах на Украине. Соответственно, после своей неудачи Кремль все больше озабочен тем, чтобы украинский сценарий не повторился в России. Широкие протесты, которыми в начале года сопровождались социальные реформы в России, сформировали здесь совершенно новое видение.
Лихорадочные телодвижения президента и правительства показывают, что им стали очевидны, по меньшей мере, политические риски. Относится ли это также к слабостям, присущим авторитарному стилю правления, вопрос спорный. Ведь реформы входили в пакет тех законов, которые летом прошлого года были одобрены Государственной думой без какого-либо серьезного обсуждения. Тогда либеральные экономисты, авторы социальных реформ, были довольны, что благодаря фактическому отсутствию парламентских корректив их благородные намерения не оказались размытыми. Однако при этом также не были учтены все риски переноса на российскую почву достаточно схематичной копии западного образца.
Именно социальные реформы показали всю двойственность авторитарной модернизации путинизма. Однако все равно, по каким причинам – из либеральных экономических побуждений, из патриотической рефлексии или ради личного обогащения – представление о том, что политика, общество и все более экономика могут вплоть до самых отдаленных концов страны, а также за ее пределами управляться при помощи политтехнологий, оказалось в итоге иллюзорным. Впервые Путину приходится обороняться почти на всех фронтах.
Однако это не свидетельство какой-нибудь более или менее кардинальной смены курса. В данной ситуации скорее возникает потребность в изгнании дьявола. Однако в этом кроется серьезная опасность не только для политической стабильности в России, но и для отношений с Западом. Здесь Путину вплоть до недавнего времени своими заклинаниями о "стратегическом партнерстве", а также прагматичными уступками удавалось снимать как внешнее, так и внутреннее напряжение.
Достаточно назвать лишь его согласие на размещение после 11 сентября американских баз в Средней Азии, ратификацию Киотского протокола или ситуацию с российским долгом Германии и с иракским – России. Однако это не смогло ни нейтрализовать возрастающую на Западе критику авторитарного курса Путина, ни воспрепятствовать поражению путинского кандидата в президенты Украины, что случилось из-за американской помощи и восточно-европейской интервенции, как это трактуется в Москве.
С тех пор неловкость усиливается опасностью геостратегической блокады и находит свое выражение в теории домино, которая демократические перемены в Грузии и на Украине выдает за западную стратегию колонизации. Результаты недавних выборов в Киргизии и Молдавии тоже мало способствовали тому, чтобы изменить эту ситуацию, даже если в данном случае официальная Москва при всех своих неприятных ощущениях проявила гораздо большую сдержанность.
Похожее положение сложилось и с упреками в двойных стандартах, которым подвергается критика Запада, обращенная на авторитарные методы борьбы с терроризмом. И то и другое корреспондирует с основополагающим консенсусом московской политической элиты: вплоть до самого либерального лагеря вряд ли кто сомневается в том, что СНГ - это российская сфера влияния и что новые восточноевропейские страны столкнули других, в первую очередь ЕС, на антироссийский курс. Поэтому не стоит удивляться, что демократические перемены в соседних с Россией странах были восприняты прежде всего как геостратегическая игра с нулевой суммой. Ничто из этого не новость, уже во времена Ельцина эти явления провоцировали ожесточенные оборонные рефлексы. Однако тогда они выражались в разочаровании геостратегической маргинализацией России; сегодня же речь идет о защите авторитарного политического устройства от западного проникновения.
При этом, несмотря на опасения официальной России, риск "подхватить инфекцию" представляется скорее незначительным, так как в отличие от Украины в России в настоящее время определяющими силами в оппозиционном лагере являются не либералы, а патриоты и националисты. Это тоже следствие применения политтехнологий в условиях управляемой демократии Путина – через распыление либеральных партий и целенаправленное стимулирование новых и старых националистических партий. Они были предназначены для слива и отвода возможного недовольства, однако все больше выбиваются из-под руководящей и направляющейся руки Кремля.
Из-за всего этого внутриполитический климат в России становится для Путина все более суровым, и одновременно все четче прорисовываются границы, которые авторитарная власть устанавливает для стратегического партнерства с Западом. Отягощает ситуацию еще и то, что силовая часть кремлевской администрации вместе с государственным контролем над ключевыми секторами российской сырьевой экономики получила еще и геостратегический козырь. Это может привести к тому, что демонстрировать силу она будет не только по отношению к более слабым соседям, но и по отношению к западным потребителям энергоносителей. Если звезда Путина продолжит опускаться и дальше, то и с внешнеполитической точки зрения ему будет все неуютнее находиться между козыряющей бюрократией и националистическими популистами с одной стороны и все более отдаляющимся Западом - с другой, заключает издание.
