"Если даже вообразить, что Путин поставит задачей почему-либо спасти ЮКОС, он окажется перед невообразимым клубком проблем, государственных и моральных - думаю, неразрешимых на прежней юридической основе. Я не слишком боюсь за Ходорковского как за личность. Но, конечно, его гигантский проект МЕНАТЕП-ЮКОС-РОССИЯ - с этим покончено", - заявил президент Фонда эффективной политики Глеб Павловский в интервью изданию "Время новостей", опубликованном в годовщину ареста и помещения под стражу бывшего главы НК ЮКОС Михаила Ходорковского.
"Вообще-то попадание в тюрьму - такой головокружительный кувырок, к которому нельзя подготовиться. Всегда бываешь застигнут врасплох, даже если все время ждешь ареста", - говорит Павловский, который сам имеет личный тюремный опыт - неполный год в "Бутырке", а затем три года ссылки в Коми (был арестован в апpеле 1982 года за "клевету на советский строй). В то же время, по его мнению, Ходорковский достойно держится в тюрьме, и "письма его, попадающие на волю, говорят об этом. Это письма человека, который серьезно относится к несвободе", и "слово "покаяние" здесь совершенно неуместно. Кается верующий духовнику, а не зэк следователям и политическим властям. Здесь что-то другое - попытка диалога на краю жизни и смерти, разговора по-честному, одновременно с властью и с друзьями. Впрочем, обычно это не имеет успеха. Трудно быть понятым из неволи. Сидя в камере, трудно быть объективным к тюремщику, ведь он твой враг", - считает политолог.
"У нашей власти извечное неумение увидеть в частном лице партнера. Особенно в зэке. У нее во все времена сохраняется иллюзия, будто она сама вправе решать, кто ей ровня, - продолжает Павловский. - А это не так, чему русская история ее не раз больно учила. Ведь человек точно так же глядит на власть и решает - достойна ли та быть ему партнером? Вечная русская ситуация - тюремщик и его узник. В России тюремщик - не должность, это государственная роль. Это где-то в Голландии тюремщик может сменить профессию, стать, например, экологом или продавцом тюльпанов. А у нас тюремщик - одна из ипостасей верховной власти. Есть целая русская литературно-политическая традиция - опалы, заточений и тюремных поучений главам державы от ее узников. Многие места из писем Ходорковского буквально воспроизводят тюремную переписку прошлых веков".
По мнению Павловского, это письма в известной степени себе самому "и в известной мере в никуда, но с точки зрения философии политики страшно продуктивные. Это строительство моста через пропасть, с одного берега на другой, которого тебе не достать. Вообще-то мосты так не строятся, их надо вести с двух сторон. Но в нашей политике встречной инициативы ты не дождешься. Достроить ничего не получится, все рушится, но начинаешь шире смотреть на вещи. Вот и Ходорковский, по-моему, стал шире смотреть на вещи. Ходорковский, по-моему, догадывался, что достижения его страшно успешного поколения оказалось шествием по головам. И попросил за это прощение. Из-за его писем возник краткий спор, получивший название спора между силовиками и либералами. В позапрошлом веке это называли "раскол в нигилистах".
"Силовики в России вообще выглядят мрачно - их сложно представить людьми приятными, если даже очень постараться. Зато в блестящей успешной среде 90-х практиковалось, к примеру, обращение к бандитским структурам для гарантии контрактных обязательств. Было время, когда в бизнесе через это прогонялись почти все. А что всеми презираемые силовики? Они остались не у дел, зато и руки у них оставались не в крови конкурентов. У кого-то по коммерческой тупости, кто-то из брезгливости, а кто из моральных соображений - остались чисты. Если взять, к примеру, 37-й год, то вы ведь согласитесь, что наиболее симпатичны сегодня как раз те, кто ни в чем не участвовал, золотари например. Так и в 90-е. Золотарям 90-х посчастливилось не расстреливать конкурентов руками братков по вызову. Тем самым они, а не элита "демократии через успех" получили некую моральную фору, а с ней и право однажды заявить свое моральное преимущество", - считает политолог.
"Тут мы все друг другу пособили. Желание кончить революцию шло не от одной стороны, а отовсюду. После 96-го и Хасавюрта стало ясно, что народ готовится распустить еще одно государство, третье за одно столетие. Если взять выборы 99-го года, то проект термидора присутствует не только у путинской коалиции, но и у тогдашней "антипутинской". Все по-своему требовали восстановить моральное понимание государства. Но едва началось восстановление единой общественной ткани, как выяснилось, что каждая группа общества не согласна с любой другой насчет того, что считать общим прошлым, что считать собственностью и что - государством и властью. ЮКОС попал аккурат в зону разлома", - констатировал Павловский.
"Я тоже думаю, что начиналось с атаки на определенных людей, - продолжает политолог. - Но в политике не бывает, чтобы масштабный конфликт кто-то не попытался обратить в персональный лифт. С какого-то момента каждый стал открывать свой собственный фронт, и развелось много "дел ЮКОСа". Есть символика актов власти - вдруг пошла масса попыток экстраполировать дело в иные сферы, подвергнуть "сплошной юкосизации" все - от огромных корпораций до загородных вилл. Конечно, вскипел придонный слой. Но и он, этот слой, не сам собой скопился, он отстаивался политикой 90-х. Одних пускали действовать, а других отсекали - от ресурсов, политических и экономических. И они ждали".
"Потенциал мстительности в стране несомненен и огромен. В конце 90-х он прямо грозил государству. Весь общественно-политический проект, лидером которого выступил Путин, строился как плотина перед потопом социальной мести, на которую сделала ставку оппозиционная номенклатура, - считает Павловский. - После выяснилось, что остановить эту месть только выборами нельзя, потребовался известный режим управления. Легко пресечь лобовую атаку улицы, но нельзя остановить социальный запрос на общепризнанную и признаваемую всеми справедливой структуру собственности. Она должна быть предъявлена государством народу в такой форме, которую большинство населения признает правильной".
Однако, по мнению Павловского, до этого "еще далеко. И главным способом морально узаконить систему собственности, как я думаю, становится превращение основных активов в государственные. То есть какой-то уклон в госкапитализм неизбежен". При этом политолог считает национализацию собственности политически вынужденной мерой для государства. "Лоббизм обкусывает кое-что себе по краям, как водится. Но попытка дать "зеленый коридор" лоббизму в центральном вопросе о легализации собственности равносильна госсамоубийству. На это нынешняя власть не пойдет. Я не считаю, что в экономических решениях последнего времени есть попытка пролоббировать какую-нибудь группу новых частных собственников. Мандат государству на собственность должен дать народ", - считает Павловский.
"Под словом ЮКОС подразумевался гигантский финансово-промышленный комплекс, лежащий на межтерриториальных коммуникациях, надпартийных основаниях, достигая где-то там и оснований власти. И вот есть желание дезинтегрировать этот комплекс. Но встает вопрос: какова после этого будет судьба фрагментов этого бизнеса? И кто их будет контролировать? Дело ЮКОСа находится сейчас в этой фазе. Здесь государству придется действовать открыто. Иначе мы увидим свинью в речке с пираньями. По многим причинам этого допускать нельзя. Государству придется выйти на сцену и предложить какую-то схему", - полагает президент Фонда эффективной политики.
По словам Павловского, возможно, какие-то вопросы сейчас обсуждаются кем-нибудь с Ходорковским, "но для них нет достойного языка". "Я совершенно не представляю себе языка, на котором можно обсуждать эту проблему, - ни политического, ни экономического, ни даже криминального, - заявил Павловский. - Я много раз сталкивался с ситуациями, когда спасение в том, чтобы обсуждать вслух свои реальные претензии друг к другу. И всегда это оказывалось более сложным, чем хвататься за лом или рассказывать страшные истории. Даже когда Ходорковский пытается заговорить о поколении, он почему-то переходит на либерализм. Но я точно могу сказать, что в Кремле некому выслушивать тезисы о либерализме просто потому, что люди о тех же вопросах там говорят на другом языке", а переводчиков нет.
"Это бедствие нашего политического класса. Он не предлагает реальной политике своих бескорыстных переводчиков. Только тучу пираний, - говорит политолог. - Я хочу зафиксировать этот момент: в нашем политическом классе не хватает активистов среднего уровня - не лидеров, не политиков, а людей, которые разрабатывают решения, разъясняют их людям и выслушивают контраргументы. Оттого все наши политические моторы без смазки. Попытка Ходорковского начать диалог была обречена, по-моему, как раз из-за корыстной заинтересованности его посредников. Те играли свою собственную игру. А у человека в камере возможности ограничены - он работает с теми, кто к нему допущен".
По мнению Павловского, подоплекой атаки на Ходорковского стало "недоверие и раскол внутри путинской коалиции 2000 года". "Он слегка напоминает раскол в Политбюро в 20-е. ЮКОС ведь себя относил к тому же "передовому авангарду", что и Кремль, - к группе тех, кто вправе самостоятельно действовать. И я думаю, о каких-то своих решениях не ставил в известность никого. Копилось недоверие, которое однажды рвануло", - считает политолог.
"Есть некая легенда, точнее, миф, о котором не могу сказать, правда это или нет. Некое околокремлевское привидение. Пресловутая история о "ядерной оферте" - отказе России от своего ядерного потенциала. Якобы кто-то в ЮКОСе предлагал эту тему ввести в обсуждение. Якобы даже такое обсуждение началось по их инициативе, и имели место консультации между кем-то из ЮКОСа и кем-то в Вашингтоне, - рассказал Павловский. - И этот кто-то выступал на этих консультациях с идеей, что Россия могла бы отказаться от своего ядерного щита. Были, кажется, и опровержения с американской стороны и, естественно, со стороны ЮКОСа, но опровержения обычно укрепляют миф".
Что касается исхода судебного дела Ходорковского, Павловский сказал следующее: "Вся прокурорская аргументация, насколько можно судить по газетам, выглядит совершенно беспомощной. И я бы не сомневался, что защита ее легко разобьет. Но ведь и все финансовые и бизнесовые трансакции 90-х с правовой точки зрения более чем уязвимы - они просто незащищаемы. Не надо быть семи прокурорских пядей во лбу, чтобы судейски разгромить такой бизнес. То, что взято впотьмах, достаточно высветить милицейским фонариком".
При этом, по мнению Павловского, гарантии того, что обвинители на этом остановятся, - нет. "Если взять самодвижение силовой бюрократии, то само по себе оно не захочет ни на чем останавливаться. Этот зверь на поводке лимитирован не только поводком, но и народной подозрительностью: неготовностью обывателя поддержать любой оголтелый нажим, - сказал Павловский. - Как только часть государства срывается с поводка, ее всем миром начинают притормаживать".
"Но есть и народный политический здравый смысл. Обыкновенно русский человек чаще природный либерал, чем стихийный Пиночет. Опросы показывают устойчивое большинство поддержки основных свобод. Существует представление о защите собственности, о свободе распоряжения собственностью, и никто не хочет пускать мента ни к себе в спальню, ни к себе в лавочку. Тем более что силовые структуры уже не в ореоле былого бескорыстия, и у них довольно слабый авторитет для сплочения вокруг себя общественных коалиций", - считает Павловский.
"Письма Ходорковского из тюрьмы были последним всплеском чего-то живого, а затем среда 90-х с облегчением предалась взаимным оскорблениям. Но будущие дебаты неизбежны, как только мы устанем жить в потоке свершившихся фактов", - заключил президент Фонда эффективной политики, отмечат "Время новостей".
